Пущенные по миру - Владимир Владыкин

В тот вечер, чтобы до конца это выяснить, он и отправился на молодёжные игрища. Он вежливо угощал парней своей махоркой, курил с ними, слушал их байки и украдкой поглядывал на Феню, сидевшую на брёвнышке с девушками, взиравшими весело на плясунов, одним из которых был Иван. Правда, потом он вышел из круга и подсел к своей милушке; их хорошо высвечивал ярко горевший на поляне костёр. Время от времени Иван насмешливо зыркал на Фёдора, так как не видел в нём серьёзного соперника, и от этого чувствовал над ним своё полное превосходство. Блики костра причудливо играли на его лице, отчего Фёдору он казался чудовищным пересмешником. Но вот, перемолвившись с Феней парой шутливых слов, наверное, на его, Фёдора, счёт, – Макаров вскоре встал, увлекая за собой девушку в сторону плотины, где вскоре их поглотила жуткая темень…

Глядя вслед удаляющейся парочке, Фёдор вдруг почувствовал себя нестерпимо одиноким и несчастным оттого, что она довольно легко согласилась уйти с ухажёром; неужели он так сумел её пригреть и приласкать, что теперь она пристыла к нему навсегда. Он представлял, как Иван ей расписывал их совместную жизнь и потому она, ослеплённая его мечтой, уходила с ним как с единственным избранником. В этот момент Фёдор успел перехватить её выразительный взгляд, которым она ясно давала ему понять: «Зря ты пришёл. Видишь, отныне я за Ваней пойду куда угодно».

Но Фёдору казалось, что она мстила ему за его нерешительность и, уходя с Иваном, обманывала себя, зная, что он, Фёдор всё равно нравился ей больше, но из-за его несмелости она выбрала бойкого Ивана.

После этого вечера Фёдору пришлось окончательно признать своё поражение. Вдобавок от Силантия, уходившего с вечерки с Полей Смеховой, он узнал, что скоро Иван засватает Феню. И как только он это услышал, внутренний голос ему нашептывал, словно желая, чтобы он прозрел, что Феня вовсе не его суженая. Скоро он узнает ту, которая ему станет самой любимой и дорогой на всю жизнь…

Глава 5

Между прочим, впоследствии так оно и случилось. Екатерина узнала о Фёдоре Зябликове от знакомой своей матери из села Аргуново, в котором он жил. Эта самая тётка Паня ещё с молодых лет приходилась матери Екатерины закадычной подругой. И в молодости, и теперь она была большой любительницей хаживать в гости к подругам. Уж такой была тётка Паня, что и дня не могла высидеть без того, чтобы по старой дружбе кого-нибудь не проведать. К тому же в Кухтинке – селе из трёхсот дворов – жила её замужняя дочь. И тётка Паня обычно, проведав её, не упускала случая заглянуть и к Марии Maртуниной. И вот так, бывало, пригласит её хозяйка за стол к самовару, на пару напьются горячего чая вприкуску с гренками, обговорят все новости, и гостья после, вся разомлевшая, довольная, с ощущением растекавшегося по всему телу тепла, поглядит на Екатерину, вязавшую братьям тёплые носки, и ни с того ни с сего заговорит о том, что пора бы ей давно быть замужем.

– Вот смотрю я на тебя Катюша и думаю: что, ты от моей Варьки года на два моложе?

– Не знаю, – безразличным тоном отвечала Екатерина, не поднимая головы от вязания.

– А что, моя Катя красавица, – вступала в беседу мать. – Так вот и я про то самое говорю, девка у табе всем взяла, да всю молодость, мыслимо ли, так и провяжет? У моей Варьки, сами знаете, уже двое деток… так вот говорю, замуж ба глядела за кого?

– Дак и я ей то же самое твержу – не сяди наседкой, разве слушает, – соглашалась с подругой мать несколько сокрушённо.

– А замуж за кого? – спрашивала Екатерина у назойливой тётки Пани, поглядывая коротко, с усмешкой.

– Ой господи, да так разве и не за кого? У вашей деревни, поди, ещё есть кавалеры, выгулявшие до конца всю дурь, и о семье думают…

– Не говори ты ей об этом, подруженька. Она у меня домоседка, а на гуляния ходит, как покличут девки. А не покличут – будет сидеть клуней все цельны вечера. Парень мимо двора пройдёт – думается, сердечко должно затрепыхаться, личико покраснеть, а ей хоть ба хны, будто какое животное прошло, а не человек. Вот хотя бы тот же Антип Бедин подбивался к ней – нет, говорит, он не мой. А теперь-то, конечно, он жанился…

Впрочем, Екатерина и сама поражалась, что её не столь сильно тревожили парни. Правда, иной раз сердце бывало не на месте, изводясь какой-то бестолковой тоской. А однажды всё-таки осмелилась выйти на девичьи посиделки, где бывали и парни, и почему-то по-настоящему ни один не тронул её воображения. И сама чувствовала, что на неё тоже не шибко засматриваются, чем сильно не горюнилась. Ведь ровесники все переженились, а парни хотя и были, но все моложе её. Она же для них старуха, а им подавай молоденьких.

Однако Екатерина себя уродиной не считала. Она, как и её братья, была темноволосая, кожа белая, небольшой заострённый нос, кареглазая, но по характеру уж какая серьёзная. Словом, пустословить не умела и почти никогда не смущалась. Могла глазом не моргнув пересмотреть любого.

– Слышь, Катюша, я тебя познакомлю с нашенским парнем, хочешь? – в другой раз после выпитого чая как-то вдруг радостно сообщила тётка Паня. – Есть у нас один – ну подстать табе. Тоже не любя посиделки. Глядишь, всё газетки в руках мусолит. Это значит – сядит сябе и читает и читает под тыном. Одно время был он моему сыну Ваньке соперником. Всё наше село знало, что ему нравится Фенька Пастухова. А мой Ванька шаловливый рос, вёрткий, юркий. Только из армии пришёв и сразу на Феньку глаз положив. Ну а Федя ею всё больше издали любовался. Иногда даже сам забывал, что девкой любуется. Увидит где её по деревне, станет и гляделками за нею и водит, водит… Ну, таперича история та давняя, Фенька уже, почитай, вторую зиму моя невестка, малец уже кричит на всю избу. Ну ладно, Катюша, так я вас обязательно познакомлю! – пообещала тётка Паня.

– С него, поди, и хозяин такой, раз газетки мусолит, – отозвалась в порядке замечания Екатерина, всё не отрываясь от своего вязания.

– Почему же, нет, нонешним летом избу срубил, и Ванька мой яму подсоблял… А живёт вдвоём с матерью. Правда, у него были и сёстры и братья, но в младенчестве умерли. Да вот осталась старшая сестра, Аннушка, так и той давно след запропал, сердешнай. Как в Сибирь подалась в тринадцатом ай в пятнадцатом за муженьком, а его туда на каторгу упекли, и она за ним, как декабристка, и там, бедняжка, поди, и пропала. Сколько слёз пролила по ней Ефросиньюшка, это только мне известно да Богу…

Однако Екатерина полагала, что этим разговором, должно быть, всё дело и обойдётся. Посуесловила в охотку тётка Паня да на том и забыла. Однако своё слово она сдержала, хотя Екатерина на этом не настаивала, – ровно через месяц приехала, да не одна, а с Фёдором!

Долго тётка Паня обивала порог Зябликовых со своим разговором сводницы. Сначала она науськивала Ефросинью, как к этому разговору подвести сына: что с ним хотят поговорить о хорошем для него деле.

Однако Фёдор понял, что от него добиваются, и сперва никак не поддавался уговорам сводницы:

– Это что же получается, – возмущался Фёдор, – хотите меня женить по старому обычаю?

– А что в этом плохого? Так, сынок, завсегда велось.

– Да разве отец тебя по сговору других брал? – напомнил матери Фёдор.

– Фью, дак ты не ведаешь… Против твоего отца был твой дед, он не хотев нашего союза… Да, Федя, меня принять не хотев. А твой отец, царствие ему небесное, выказал характерец настоящего молодца… Да на том всё сами и порешили… А у табе, Федя, особый случай, не противься судьбе. Что Бог даёт, всё к лучшему, ведь Фенька замужем давно…

Но лишнее упоминание о ней только больно ужалило Фёдора. Он нервно хлопнул дверью и убежал на двор. А Ефросинья, покачав от досады головой, крепко пожалела о непрошено сорвавшихся словах.

И только через неделю снова подступилась к сыну, и опять он уходил от затеянного разговора. Ей ничего другого не оставалось, как войти в сговор с тёткой Паней, чтобы та попробовала ещё раз склонить сына к знакомству с хорошей девушкой.

У Фёдора за эти дни переговоров с матерью произошли благоприятные перемены, поэтому сводницу он встретил весьма радушно и её предложение обдумывал недолго; на его красивом круглом лице появилась мягкая, добрая улыбка. Как только тётка Паня увидела покладистый настрой молодого хозяина – воодушевилась и бодро затарахтела:

– Не, Федя, девка хорошая, в этом ты скоро сам убедишься. Какую зря я тебе не присоветую, – напевала та сладко. – Вот как увидишь её, ещё меня кинешься благодарить…

Фёдор прислушался к хвалебному тону сводницы и неожиданно проникся к ней глубокой симпатией. У него вспыхнуло любопытство хоть одним глазком взглянуть на наречённую; неужели действительно она такая, какой разрисовала её тётка Паня? И согласился поехать на смотрины…